PRESS
INTERWIEW TO NATALIA RUBINSHTEIN
"BBC Russian Service"
(in Russian)
John Bowlt, art historian, curator:
A story about one year in the life of a pianist
In her fabulously coloured round of seasons, Chernobrova tells us that that, come rain or shine, the music of the spheres Is forever present, sharing in our joys, consoling us in our sorrows. The febr pianist at the grand and chameleonic piano, now white, now black now brown, rushes through the calendar, flashing amidst flowering trees, in a swirling blizzard, on a nebulous tightrope with clown an balloons below or against a fori n and autumnal landscape. Yet t image is constant and intact, Chernobrova reminding us that, whether night or day, Sunday or Saturday, January or December, life forever holds a melody which, in our darkest moments, still nurtures hope and serenity, goodwill and legerity.
Джон Боулт, историк искусства, куратор:
Рассказ об одном годе жизни пианиста
В своем сказочно-красочном круговороте времен года Черноброва рассказывает нам, что, будь то дождь или сияние света, музыка сфер всегда присутствует, разделяя наши радости, утешая нас в печалях. Лихорадочный пианист за роялем- хамелеоном, то белым, то черным, то коричневым, мчится по календарю, мелькая среди цветущих деревьев, в клубящейся метели на туманном канате с клоуном и воздушными шарами внизу или на фоне унылого осеннего пейзажа. Төм нө мөнөө образ постоянен и нетронут – и Черноброва напоминает нам, что ночью или днем, в воскресенье или в субботу, в январе или в декабре жизнь всегда хранит мелодию, которая даже в самые мрачные моменты все еще питает спокойствие и добрую волю, легкость и надежду.
Проросший сквозь солнце город
Об «Электронной почте» Сусанны Чернобровы
«Удивительно, что самый прагматичный предмет на свете — компьютер породил самое фантастическое явление — электронную почту. Письмо доходит со скоростью взгляда. Ты просила "Новогоднее". Оно для меня, как фильм "Ирония судьбы", есть человек, который каждый год 31 декабря просит его прочесть». Этим письмом (конец декабря 2002 года) Сусанна Черноброва открывает свою теперь обращенную не только к владелице таинственного адреса squirell@nowhere.com, но и к нам — «Электронную почту» (Иерусалим, М., «Гешарим»; «Мосты культуры»). Облака в небесах — это брошенной елки скелет, / Это снег прошлогодний на башнях, сугробы, руины, / Облака над заливом застыли на тысячи лет, / Обнимаясь, как будто они города-побратимы. Залив в «Новогоднем» — рижский; читатель поймет это чуть позже, когда в электронных посланиях начнут возникать словесные и графические пейзажи латвийской столицы и взморья, зашелестят вдруг вспомнившиеся истории из второй половины XX века, а за ними потянется шлейф сюжетов из еще более отдаленного прошлого. Сусанна Черноброва выросла и долго жила в Риге. Теперь (с начала 90-х) она живет в пригороде Иерусалима. Первые attachment'ы «Электронной почты» — вид с кладбища на могилу пророка Самуила и стихотворение «Ханука», которому предпослан «реальный комментарий»: «В Америке елку в еврейских семьях, кстати, называют “Ханука Буш" — ханукальный куст. Чтобы не лишать детей радости». Снег в лесу декабрьском, ветка горяча, / Ствол горит, как хануки первая свеча <...> В ярком танце хвороста куст ханукия, / Лес — это последняя ханука твоя. // Все наречья смешаны, лес — смешенье дум, / Слышен плач на идише, на латышском шум. // Лед в твоем подсвечнике, слякоть, талый лед, / И над подоконником здесь, в Гило, встает // Ствол, свеча последняя, младший из огней, / Он на даче в Меллужи всех стволов светлей. Иерусалим, то слепящий белизной, то вспыхивающий ярким радужным семицветьем, непрестанно навевает латвийские воспоминания, а память об узких улочках Старой Риги, о дюнах и соснах, о совсем другом песке обостряет сегодняшнее зрение поэта и художницы. (Хоть автор и жалуется на «двойственность» профессионального статуса, но ведь иначе, правда, сказать не получается.) А потом ей открывается и еще один безымянный, но совершенно реальный — Город. Нет цвета ржавее, чем алый. / Меня обнимают вновь / Черные руки каналов, / Вены моих городов. // Смотри, над крышами вечный / Есть город из городов / И лес, колтун бесконечный, / Прародина проводов. // Никто в том городе не был, / В лесу из воздетых рук, / Антенна — твердое небо / Намертво вбитый крюк. // Там помнят зеленые песни, / Поют их, кому не лень, /Там свет — золотая плесень, / Которой покрылся день. // Но спутанные волокна, / Фальшивый зеленый цвет. / Планеты дальше, чем окна / Его, во вселенной нет. // Он город- герой, над морем / Его развеяли прах, / Проросший сквозь солнце город / Люби до рези в глазах. // Люби, тебе доведется / Однажды проснуться там...
Письмо за письмом («емеля за емелей»). Обрывки хроники домашней и хроники непрерывно идущей войны («Вчера в Гило слышала знакомые звуки выстрелов, но меня уверили, что это арабская свадьба. Непонятно только, кого с кем»), смешные и грустные (часто, если вдуматься, страшные) воспоминания о позднесоветской эпохе, оживающие тени родителей, наставников друзей — рижан, москвичей, питерцев, тартусцев, художников, поэтов, филологов, «путевые впечатления» (израильские, европейские, латвийские — теперь ведь можно и вернуться к неизменному родному заливу и сбросившему советские вывески городу), мини-рецензии, старые и новые фотографии... «Деспотизм в Латвии был трехслойным, за короткий промежуток в 20 лет власть поменялась трижды. Мама рассказывала, как в 52-м они с приятельницей и сослуживицей врачом Натальей Александровной Рябининой занимались уборкой на первомайском субботнике. Наташа была замечательная женщина, утешала маму во время «дела врачей»: «Все проходит, и это пройдет». Стирали пыль с портрета Сталина, он упал, стекло вывалилось из довоенной рамы. Плохо приклеенная фотография отлетела, под ней была газета, под той оказался Гитлер, а под ним Ульманис. Молоденькие женщины осмотрелись в панике, не видел ли кто диверсии, и быстро повесили портрет на место». В тот раз обошлось. Но не забылось — как расстрелы, депортации, посадки, опасливая жизнь старших евреев-интеллигентов европейской выделки даже и в «вегетарианские» времена, прорывы и судороги послесталинской эры и совсем недавние взрывы, обрывающие людские жизни. Например, водителя автобуса, который всегда задерживался на остановке, увидев торопливо мчащегося (опаздывающего) пассажира.... Обычная электронная почта — с новостями, шутками, тревогами, радостями, жалобами. Но и самые «домашние» сюжеты здесь вплетены в гобелен большой и жестокой истории, а то, что привычно зовется «политикой», поверяется каждодневной обыденностью. Наверно, иначе в Иерусалиме и быть не может. Но ведь и в Риге, кажется, все обстояло точно так же? Дело тут все же не в «обстоятельствах места и времени», а в даре сопряжения и тайновидения художницы и поэта, что завершает свой трехлетний эпистолярный роман поздравлением с некогда наступившим (теперь истаявшим в истории) 2006-м. «С Новым годом! Что нас ждет в этом году? Четные года недолюбливаю». (В этом «суеверии» автор признается не один раз. А что ж говорить о годе високосном, с которым мы сейчас начинаем прощаться? — А. Н.) Все в этих письмах отсылает к той минуте юности, когда протокольный список на обороте коробки «Ленинград» вдруг зазвучал. «Врезался в память сразу, хотелось повторять его, как строчки стихов: синий кобальт, изумрудная зеленая, кадмий лимонный, сиена жженая, виридоновая, берлинская лазурь, краплак, марс прозрачный, пигмент голубой ф-ц, наполнитель...» Хотя до 31 декабря еще почти две недели, «Новогоднее» (которым книга начинается) стоит доцитировать. На застолье родительском пусто, не слышно людей, / Словно ангел витающий их тишиной поминает, / Где-то комната есть, куда много набилось гостей, / Хлещет елочный дождь, шоколадная пыль оседает. // С Новым годом тебя! / Помнишь, Старый без книг и друзей / Мы встречали однажды, ненастье / Все светила сметают с огромных еловых ветвей, / И осколки летят, это солнце разбилось на счастье.
Поиском смысловых, интонационных, «цветовых» и прочих непредсказуемых и бередящих душу рифм «Электронной почты» лучше заниматься без подсказок.
Андрей Немзер. 19/12/08. Время новостей, Москва
Юрий Аксенов
(Декоративное искусство N 10, 1977, рубрика “Наши вернисажи”)
…А что касается неизъяснимости ее красок и линий, то, по словам Нильса Бора, искусство вообще обогащает нас потому, что способно напоминать нам о гармониях, недосягаемых для систематического анализа.
Yuri Aksenov
(Decorative Art N 10, 1977)
As for the inexpressibility of her colours and lines, according to Niels Bohr, art enriches us precisely because it is capable of reminding us of harmonies that are inaccessible to systematic analysis.
Вернисаж при редакции журнала ”Декоративное искусство “ 05.02.1997. Из книги отзывов
Это не просто искренне и чисто, но, глядя на работы Сусанны, приобщаешься к той мифотворческой стихии, которая есть основа основ искусства и которая каким-то чудом захватила ее.
Елена Мурина, искусствовед
Vernissage at the editorial office of the magazine Decorative Art on 05.02.1997. From the book of reviews
It is not just sincere and pure, looking at Susanna’s works, you became immersed in the fundamental mythological energy which is the foundation of all arts and which by some miracle has taken hold of her.
Elena Murina, art critic
Из рецензии Анатолия Наймана
(Еврейское слово N5 (423) 2009 г. Выдержки для раздела рецензий)
…Она пишет стихи и пишет картины, поэтесса и художница. И та, и другая талантливы. Живопись и графику воспроизвести не умею. Стихи – пожалуйста: Все сточные воды сварливы, их мутные весенний набег ты помнишь: на негативе Чернел непроявленный снег. Или прекрасные строчки: И так хотелось рисовать сирень, стакан граненый, пустоту конверта, одну, лучом. Разрушенную тень, оттенки бездны по краям мольберта. Цитирую стихи – и наблюдаю с удовлетворением, как проступает сквозь них и живопись и графика.
…У книги есть герой. Это отец Сусанны – благородный, тонкий, умный, самоотверженный, ни разу в жизни не поступившийся убеждениями и принципиально державшийся в тени человек.
Не избежавший тяжелейших испытаний, принявший их как само собой разумеющиеся. Это образ документальный, но, уверяю вас, документальное изображение такой убедительности требует литературного дара большего, чем беллетристическое…
Natalya Shkarovskaja
(World Encyclopedia of NAIVe ART. Distributed by Harper&Row, Publishers Inc. Pensilvania 18512, 1981)
Her very imagery belongs I to a world of invention and fantasy. Her work thus recalls that of the noted Soviet illustrator Tyshler and even Chagall. She has been represented at shows in Latvia and Moscow and has had two
one-woman shows: In 1977 at the editorial offices of the Moscow based art magazine Decorativnoe Iskusstvo SSR, and in 1978 in Riga.
Из рецензии Бины Смеховой
Как остроумно заметил, обращаясь к Сусанне, Александр Кушнер: “Россия и Иерусалим в ваших стихах заходят друг за друга, как ум за разум…”
В качестве произведения собственно полиграфического искусства книга привлекательна и внешне. Основной текст “Электронной почты” дополнен массой иллюстраций. Это отображающие различные иерусалимские (и рижские тоже) реалии рисунки, с необыкновенной изящностью выполненные
автором. Это и репродукции фотографий, копии документов. Картографическая сеть иерусалимских улиц на форзаце и пересечение рукописных набросков электронных адресов на черной обложке словно перекликаются с мировой паутиной, откуда приходит электронная почта…